Официально | КСМ В СМИ

Все готовятся встретить Новый год, а в Чечне вспоминают, как ровно 19 лет назад федеральные войска провели тотальный штурм Грозного

Странная вещь — человеческая память. Еще совсем недавно по  Чечне дважды проехал безжалостный военный каток,  ломая тела и души  людей. 

Вроде бы это было недавно, а прошло уже 19 долгих лет. И как- то буднично, незаметно, перелистнули мы листок календаря с числом  30 декабря.

Этот день в 1994 году Грозный пережил «новогодний» штурм. И хотя официальные власти стыдливо старались не упоминать слово  «война», заменяя ее на «вооруженный конфликт», «наведение конституционного порядка» и т.д., это была самая настоящая война с ее безжалостным катком,  ломающим  тела и души людей.

Как же ее можно было называть иначе, если тогда  наиболее частыми словами были «бомбежка, артобстрел, снайпер, мина, автомат, убит, ранен, заложники, пленные» и еще много других слов, без которых не обходится самая настоящая война.

Вспоминая то время, я расскажу о тех, кто  был убит или оказался в  плену.

Летом 1995 года в  центре Грозного, в частном доме по улице Маяковского проходили первые переговоры   при посредничестве ОБСЕ между российской делегацией и представителями командования чеченских вооруженных формирований.

Несмотря на то, что сами переговоры так   ни к чему и не привели, интерес к ним со стороны многочисленных журналистов был огромен. Они  постоянно дежурили перед двором, в ожидании  сенсаций.

Тогда я  освещал ход  этих переговоров. Тогда же среди этой толпы я приметил двух женщин: одну молодую и другую уже в возрасте. Они также находились здесь не первый день. Во всяком случае, они примелькались, их узнавали, им сочувствовали. У старшей в руках постоянно находилась большая фотография ее сына–десантника, пропавшего без вести в январский штурм Дома Совета министров ЧР. Это был красивый 19-летний парень в форме десантника, возле БМД.

Такие разные, но все-таки очень похожие

В те дни  за цепью российских солдат ежедневно проходил антивоенный митинг чеченских женщин. Многие из них останавливали двух русских женщин, всматривались в фотографию,  с искренним сочувствием расспрашивая об их поисках. Они — мать и дочь — находились в Грозном, разыскивая  единственного сына и брата.

Беда постучалась в их дом с того самого дня, когда пришло извещение, что их Алеша пропал без вести во время ожесточенных январских боев 1995 года в Грозном.

Выехавшая на поиски брата сестра Лена нашла в Ростовском госпитале сослуживца Алексея. Он рассказал, что десантники, овладевшие зданием Совета Министров, были ночью 13 января атакованы чеченскими боевиками. Именно в эту ночь во время боя он видел Алексея Короткова в последний раз.

В феврале 1995 г. вместе с мужем Лена приехала в Грозный. Им повезло в том, что один из генералов посодействовал в розыске, выделив подъемный кран и солдат для работы в завалах Совмина.

После того, как были подняты тяжелые бетонные конструкции на предполагаемом месте, где, возможно, находился последний раз Алексей, начали раскопки вручную. Медленно, час за часом длился этот кошмар. Наконец, под грудой кирпича показались ноги, а затем тело, лежащее лицом вниз, одетое в камуфляжную форму. Когда полностью откопали, стало ясно, что это чеченец (обут был в гражданские сапожки).

Затем спустя некоторое время обнаружили семь солдатских трупов.

По словам Лены, от увиденного ее муж поседел на глазах.

Вскоре приехала мать из Йошкар-Олы. Длительное время поиски ни к чему не приводили. Случилось невероятное. По фотографии десантника Алексея Короткова узнал человек, работавший в охране миссии ОБСЕ, где проходили переговоры. От него стало известно, что их сын был пленен, и его отвезли в Шали. По указанному адресу женщинам отказались что-либо сообщить. Тогда это было вполне объяснимо. На смену надежде вновь пришло отчаяние. Однако просьбы помочь были восприняты.

Выяснилось, что их Алексей действительно оказался в плену во время рукопашного боя 13 января в здании Совмина. Его отвезли в Шали, а затем в Шатой. Те, кто его видел, говорили, что он, вроде бы, болел желтухой (держался за живот и правый бок). Предполагалось, что он умер от этой  болезни. На этом след обрывается… Но есть еще одна версия.

26 мая федеральная авиация продолжала наносить удары по населенным пунктам Шатойского, Веденского и Итум-Калинского районов, что вело к значительным потерям среди мирного населения.

27 мая   полевой командир Руслан Гелаев объявил ультиматум: в случае продолжения бомбардировок горных сел будут расстреливаться по пять пленных в день. Угроза осталась в силе.  В тот же день в контролируемом отрядами Гелаева селе Харсеной были расстреляны двое пленных офицеров.

12 июня федеральные войска заняли райцентры Шатой и Ножай-Юрт. Населенные пункты в горах продолжали подвергаться обстрелам и бомбардировкам с воздуха.

В последующие дни были расстреляны 8 человек (пятеро – 13 июня и трое — 14 июня). Фамилии погибших неизвестны.

Спустя год, у входа в помещение Службы розыска без вести пропавших и насильственно удерживаемых лиц я встретился с пожилым чеченцем. В случайном разговоре выяснилось, что он разыскивает сына, пропавшего в середине января 1995 года.

Роковое совпадение — одно и то же время и место, здание Совмина. Я поинтересовался, во что его сын был одет в последний раз. Он показал фотографию, на которой молодой человек был одет в форму десантника. — «И еще на нем были вот такие сапожки», — указал старик на свои стоптанные сапожки.

Я не стал говорить ему о том, что слышал от сестры Алексея Короткова, когда искали его в развалинах. Как не стал говорить матери солдата об ультиматуме в Шатое. Посчитал, что  лучше будет промолчать…

Тем не менее, у меня вышла статья в местной газете о  без вести пропавших людях, в которой привел эти две встречи  как примеры роковых совпадений  человеческих судеб.

Однажды поздно ночью  ко мне во двор дома  громко постучали. Открыв калитку, я увидел в темноте группу вооруженных людей.

«Это ты написал статью о найденном в развалинах Совмина чеченце? — спросил один из них.

«Да,- ответил я.

«Мы хотели бы узнать, где его захоронили. Это наверняка, был мой брат,- сказал молодой человек с автоматом.

К сожалению, я ничем не смог ему помочь, более того, что мне рассказала Лена, сестра десантника, я не знал.

Солдат не спрашивают — хотят ли они воевать. Им приказывают. Восемнадцатилетним пацанам не говорили, куда и зачем их везут. Их ставили перед фактом на месте прибытия — либо в самой Чечне, либо возле, на границе.

Одна мать солдата, приехавшая летом 1995 года в Грозный из Челябинска, рассказала  мне любопытный случай. Ее сын охранял где-то под Екатеринбургом какой-то важный объект. Однажды ночью их выстроили в лесу и спросили: «Кто хочет поехать за маслом — два шага вперед!» Двадцать салаг вышли из строя и… оказались в сводном полку под Шали. Ему повезло. За ним приехала мать и, наверное, увезла его домой. Такое, во всяком случае,   намерение было у нее.

А вот другим повезло значительно меньше.

«Мама, приезжай и меня забери, не живым, так хоть мертвым…»

Многие месяцы находились в Грозном солдатские матери, чьи сыновья считались военнопленными. До вывода федеральных войск из Чечни они жили в казарме  военной базы Ханкала. Когда последние части покинули республику в декабре 1996 года, пленные остались здесь, брошенные на произвол судьбы. С начала этого года родители пленных солдат — 38 человек, жили на улице Вольной, 121, в доме приютившего их чеченца Адама Имадаева.

Они из разных городов России — из Анапы, Екатеринбурга, Ижевска, Новосибирска, Кемеровской, Челябинской областей, Ставропольского края и других различных мест.

Поиски каждого солдата в отдельности длились от нескольких месяцев до двух лет. Искали сыновей, не считаясь с расходами.

У всех этих людей сыновья были  солдатами срочной службы. Некоторые из них не успели прослужить и четырех месяцев. С восьмерыми из них, находящимися в Аргуне, родители периодически встречались  через каждые десять дней. Свидания длились  20-30 минут.  Родители  видели, что  их жалеют, что  в отношении их сыновей  силовых воздействий  нет. Впрочем,  на   проявление гуманности, если учесть, что чеченские родители такой возможности не имели вовсе.

Конечно, там  не курорт. Но, по словам родителей, их дети  находились  в неплохом состоянии. Только лишь настроение за решеткой соответствовало  их положению. Связано оно  было лишь с тем, что на тот момент  никаких сдвигов для их освобождения с российской стороны не предпринималось.

Чем  еще можно  было  объяснить, как не отчаянием,  когда родители сами предлагали выкупить своих сыновей, из своих сбережений, занимая деньги у близких и знакомых.  Но и здесь были свои сложности. По утверждению солдатских матерей, чеченцы поставили такие условия обмена, на которые российские власти не могли пойти, т.е. выдать восемь чеченцев из различных тюрем. Дело в том, что эти люди находились в заключении с января 1993 года и были осуждены на различные сроки  по  уголовным статьям.

Тогда  в январе 1993 года в городском суде в Махачкале проходил процесс по делу об убийстве в Хасавюрте двумя братьями дагестанцами жителя Грозного. Брат убитого уговорил своих друзей поехать на процесс. Ничего не подозревая, они сочли своим долгом быть там. Во время слушания, брат неожиданно в зале суда открыл огонь из пистолета по подсудимым.

Но пули  ранили только адвоката и конвоира. Ответным огнем другого конвоира стрелявший был убит на месте. Друзья схватили тело и по дороге в Чечню были перехвачены и впоследствии осуждены на длительные сроки за соучастие.

Российская сторона  делала акцент на то, что не может выпускать из   заключения этих людей, хотя на самом деле  они не являлись преступниками. Ни один из этих восьмерых не имел в прошлом судимости. Таким образом, дело   блокировалось, не сдвигаясь с мертвой точки. Но, в конце концов, обмен  благополучно состоялся.

Матерям солдат приходилось встречаться здесь в Грозном с освобожденными из плена. К сожалению, узнать об их дальнейшей судьбе уже дома  тогда не было никакой  возможности. Интерес родителей к бывшим пленникам был  не праздным, т.к. на них могли быть заведены уголовные дела за дезертирство.

Такое обвинение могло быть предъявлено 18-19 летним пацанам из-за того, что они не хотели умирать «с улыбкой на устах» на этой бессмысленной и непонятной для них войне, оказавшиеся в плену, будь то в бою или в поисках  воды и еды.

Нередки были  случаи  применения   зловещего сталинского принципа – «у нас в плен не сдаются, а кто сдался, тот есть предатель и изменник Родины»…

Не у всех солдатских матерей и отцов, находившихся  тогда   в Грозном,   сыновья были живы.  Они отчаянно надеялись, что их сыновья находятся в плену.

Война дело молодых – лекарство против морщин…

Весной этого года  в Грозном побывали представители Астраханской региональной общественной организации «Комитет солдатских матерей», которому в будущем году исполняется 14 лет.  Все те годы, когда в Чечне проходили военные действия, члены комитета    постоянно выезжали в зону боевых действий для участия в миротворческих мероприятиях, розыска пропавших без вести военнослужащих и мирных жителей,

Руководителю астраханского «Комитета солдатских матерей» Любови Гарливановой в поисках пропавших без вести солдат в Чечне  пришлось побывать свыше 80 раз. Она видела разрушенный город, вместе с чеченками пробиралась   под огнем в   поисках безопасного укрытия.  Как она  говорит,  она  знала почти все подвалы Грозного.

Своим учителем она считает легендарную Марию Ивановну Кирбасову — одну из основательниц Российского комитета солдатских матерей. Она    организовала первый марш матерей в январе 1995 года, когда в самый разгар первой чеченской войны, солдатские матери прошли из Назрани в сторону Грозного.

Она составляла списки всех, кто оказался в плену или пропал без вести. За все время Л.Гарливанова нашла несколько десятков солдат и офицеров, считавшихся без вести пропавшими. Среди них была и группа   спецназа майора Морозова. 52 спецназовца попали в плен 8 января в с. Алхазурово в 35 км юго-западнее Грозного. Тогда   все пленные были переданы российской стороне.

В течение многих лет женщины, потерявшие своих сыновей во время этих событий, обращались в эту организацию  с просьбой организовать поездку по местам гибели их сыновей.  С начала военных событий на территории Чеченской Республики астраханцы потеряли более 200 человек, восемь из них пропали без вести.

Женщины посетили места, где в ходе военных кампаний в Чечне проходили наиболее тяжелые боевые действия.

Среди тех, кто приехал в Чечню этой весной,  были Людмила Абдуллаева,  Светлана Хотнянская, Валентина Горбачева, Ардахте   Тасимова, Нурслу Азербаева и другие матери, у которых своя горестная география — Борзой, Комсомольское, Аргунское ущелье, Шовхал-Берды, Шатой, Грозный…

Как сказала одна из матерей, здесь в Грозном, она выплакалась и ей стало намного легче.  Они  увидели республику, в которой погибли их дети  и увидели людей, которые живут здесь  с такой же болью, с такими же тревогами и заботами.

«Матерей, потерявших своих сыновей в вооруженном конфликте на территории Чеченской Республики, как и   чеченских матерей объединяет общее горе. Мы надеемся, что такая поездка еще больше укрепит добрососедские отношения между нашими регионами, поможет хоть немного снять стресс матерей, потерявших своих сыновей на чеченской земле. Мы будем молиться за всех, кто невинно  стал жертвой этих войн», — сказала Гарливанова.

Женщины признавались, что  у каждого родителя свое горе. Поначалу была горечь, боль. Думали, не смогут простить чеченцам смерть своих сыновей. Однажды при встрече одна чеченка  сказала им:

«Мы ваших сыновей не убивали и зла  на нас держать не нужно. Так же, как я не могу держать   зла на вас за гибель моих близких людей. Надо, чтобы война остановилась в душах людей, а  матери не проливали слезы по своим убитым детям.  Слезы матерей у всех одинаковы». И еще добавила такие слова «если бы мужчины и власть чаще глядели в глаза женщинам, то таких бед было бы меньше». 

Поиск без вести пропавших – задача №1

В Чеченской Республике  официально обнародована база данных людей, пропавших без вести во время двух военных кампаний. По официальным данным, это около пяти тысяч гражданских лиц, чья судьба до сих пор неизвестна их близким.  Кроме  того, в настоящее время числятся пропавшими без вести  927 российских солдат.

Безымянных могил в Чечне также очень много, есть даже массовые захоронения. Однако сложность в том, что в республике нет генетической лаборатории, которая могла бы провести гигантскую работу по опознанию.

На территории республики более 60 массовых захоронений. Одно из них в Ленинском районе Грозного, недалеко от христианского кладбища. По свидетельству очевидцев, в братской могиле — 800 неопознанных тел. В основном это мирные жители. Почти все захоронения заросли бурьяном, узнать их практически невозможно.

Работу с массовыми захоронениями в Чечне не проводят — нет генетической лаборатории по опознанию тел убитых. Помочь с приобретением оборудования обещали в Совете Европы, но еще не решили, в каком регионе России строить лабораторию.

Масуд Чумаков, начальник бюро судебно-медицинской экспертизы министерства здравоохранения Чеченской Республики говорит: «Раз война была здесь, то костный материал, все трупные останки – у нас в республике. Вы поймите: 15 лет они пролежали в земле. Они могут не дойти до Москвы в нормальном состоянии. Поэтому необходимо именно здесь все делать».

Необходимо подчеркнуть, что тема  поиска без вести пропавших жителей республики остается одной из приоритетных задач для руководства ЧР.

В одной из своих встреч с матерями пропавших без вести людей  Глава Чеченской Республики Рамзан Кадыров  отметил, что данная проблема является самой трудной, болезненной и злободневной для каждой семьи. Она коснулась каждого. Кто-то потерял отца, мать, брата, сына, родственника. Но нет ни одной семьи, которая не переживает горечь потери родных и близких ему людей.

Он также отмечал, что руководство республики добилось освобождения   незаконно задержанных граждан. Многие виновные получили заслуженное наказание.

«Мы ищем ваших сыновей. Каждый день. Мы делаем это в меру своих возможностей. Мы сделаем все возможное, чтобы выяснить судьбу пропавших без вести.  Но для этого необходима твердая поддержка федерального центра.  На первом же федеральном совещании с моим участием я озвучил вопрос без вести пропавших людей.

По этому поводу я неоднократно обращался к представителям руководства государства, просил создать специальную межведомственную комиссию, дать правовую оценку этой проблеме. К огромному сожалению, эта  проблема до сих пор остается нерешенной».

Война не считается законченной до тех пор, пока не будет похоронен последний погибший в ней  человек. Не важно, солдат это или простой житель.

Их матери, преждевременно состарившись, будут ждать их до последнего дня своей жизни.  Ведь их сыновья ушли  из дома такими молодыми. И они остались для них вечно молодыми